Versión del ruso de Aldo Mier Aguirre.
Sopla el viento del sur, ajeno,
húmedo, pleno de hierba, de partículas de sal.
Lo inspiro y salgo.
Ajusto el cubrebocas:
Conocí mi aliento en cuarentena.
Es agrio.
Tiene treinta años.
Tiene un segundo.
Tenía.
Tiene
un segundo.
Salgo.
Tengo cabello nuevo,
Tendrá un mes en mi cabeza.
El viento lo mece.
Escucho.
Es agosto,
resplandecen algunas canas.
Retumba el metro
bajo mis pies.
Alcanza mi cuerpo
la vibrante fuerza subterránea.
Escribo un poema de camino al VkusVill,1
donde compraré un croissant de almendra, un humus y unas papas.
Y algo más,
tal vez.
Puede que encuentre
algo más.
Descubrí por la mañana algo nuevo en el espejo:
una línea que, insegura de sí misma, apenas se ve:
un rayón diminuto, una leve marca en el costalito,
bajo el ojo izquierdo.
Bolsitas debajo de los ojos, dicen.
pero yo digo: costalito.
De niña tenía un costalito de terciopelo.
En él guardaba mis tesoros:
piedritas marinas,
una llave de juguete,
y algo más
hallado en el camino.
Algo siempre se cruzaba en mi camino.
Tengo treinta años; no son muchos,
pero hay huellas sobre mí,
con suavidad se colocan en mi piel,
como esos objetos que encontraba por el camino
y guardaba en el costalito de terciopelo rojo,
a la izquierda, en el pecho,
y ahí permanecían.
Tengo un gato.
Tiene siete años.
Este año entraría a la primaria, si fuera mi hijo.
Mi niña interior tiene siete años también, o menos.
Le compro un napoleón que estaba de oferta (no tenían croissant de almendras).
A veces le pego y después le duele la cabeza.
De otra forma no se porta bien:
a veces no creo
que ella sea yo
y que yo sea yo.
Y lloro.
Y lloro
un poco.
Después del sexo regreso a un cuerpo olvidado.
Éste ni siquiera es un poema.
Es cansancio.
Cansancio.
Qué irritante escribir poesía sin un sentido político,
sin una idea poderosa,
sin el propósito de mejorar las cosas.
Simplemente escribirla,
no sé,
para encontrar algo
en el camino,
entre letra y letra,
entre palabra y palabra,
entre las pausas y los espacios.
Tal vez alguien.
Tal vez algo.
Decir, por ejemplo:
te veo.
O quizá:
Estoy aquí.
Soy yo.
Soy yo.
¿Me ves?
Я выхожу из подъезда и слышу:
необъяснимо южный воздух,
влажный, с запахом трав и цветов, с частицами соли.
Я натягиваю маску и слышу:
своё дыхание, кисловатое, не знакомое до карантина.
Ему тридцать лет.
Ему секунда.
Его уже нет.
И снова
секунда.
Я слышу, как ветер колышет свежие волосы на моей голове.
Им ещё меньше месяца.
В них мерцает на солнце (август) редкая седина.
Под ногами гудит метро.
Я слышу-чувствую вибрацию подземной мощи
от стоп и выше по телу.
Я пишу стихотворение по дороге во ВкусВилл,
где возьму круассан с миндалем, хумус и чипсы.
И что-то ещё,
возможно.
Может, я встречу
что-то ещё.
Утром увидела в зеркале новое:
еле заметную, не уверенную в себе линию,
вмятинку, рыхлинку на мешочке
под левым глазом.
Из называют мешки под глазами,
а я говорю: мешочек.
В детстве у меня был мешочек из бархата.
В нем хранились сокровища:
камушки с моря,
игрушечный ключик,
что-то ещё,
что мне встречалось.
Что-то всегда встречалось.
Мне тридцать лет — это ещё не много,
но следы потихоньку на меня наступают,
мягко ложатся на кожу,
как случайные встречные,
которым протянешь мешочек из красного бархата
слева в груди,
и они остаются.
Моему коту этим летом семь лет.
Если бы он был моим сыном, осенью он бы пошёл в первый класс.
Моему внутреннему ребёнку тоже в районе семи или меньше.
Я покупаю ему наполеон со скидкой 20% (миндального круассана нет в наличии).
Я бью его по щекам так, что потом болит голова.
Я не верю, что с ним можно иначе,
что он это я,
что она это я,
что я это я.
После секса я возвращаюсь в забытое тело
и плачу,
и плачу
недолго.
Это не стихотворение даже.
Это усталость.
Это усталость.
Неловко писать стихотворение без политического смысла,
без сильной идеи,
без цели что-то улучшить,
без какой-либо четкой цели.
Просто так, чтобы,
может быть,
вдруг
что-то встретить,
по дороге от буквы к букве,
от слова к слову,
в паузах между.
Встретить кого-то,
что-то сказать,
например:
я тебя вижу.
Или:
я здесь.
Это я.
Это я.
А ты меня видишь?
1 Una cadena de tiendas muy extendida en Moscú, donde es posible comprar diversos enseres, así como alimentos empaquetados y listos para comer. [N. del T.]
Autor
Diana Yanbarisova
/ Ufa, Rusia, 1990. Creció en una familia tártara y baskiria, en la que, además del ruso, los mayores hablaban tártaro, la lengua de los antepasados. No es casualidad que una de sus temáticas constantes sea el problema de la identidad. Posteriormente se mudó a Moscú, donde estudió sociología en la Universidad Nacional de Investigación “Escuela Superior de Economía”. Sus textos han sido publicados en las antologías Pasiones por la Constitución (Strasti po Konstitutsii, Bookmate Originals, 2020) y Pashnya(Creative Writing School, 2016), así como en las revistas Ignorancia (Neznanie) y El Arte del Cine (Iskusstvo Kino).
